Маклай собирал вещи. Капитан «Изумруда» убедил его. Маклаю нужно самому привести в исполнение намеченные планы. Но он вернётся, это совершенно ясно!
Маклай выходит из хижины. Он садится рядом с Туем и тоже молчит. Ему грустно. Ему очень, очень грустно.
— Маклай, — говорит наконец Туй и поднимает на него глаза, — зачем тебе уезжать, Маклай? Разве у тебя на луне есть такие братья, как мы?
— Нет, Туй, нет. Вы мой настоящие братья.
— Останься с нами. Мы выстроим тебе по хижине в каждой деревне. У тебя будет дом и в Горенду, и в Гарагасси, и в Гумбу, и на Били-Били. Мы дадим тебе жён, Маклай. В каждой хижине будет женщина, и в каждой хижине будет очаг. Куда бы ты ни пришёл, тебя везде будет ждать горячий буам. Мы посадим для тебя таро. Мы будем охотиться для тебя, Маклай.
— Не удерживай меня. Я ещё вернусь к вам.
— Возвращайся скорее, Маклай.
— Скоро! Да…
Между деревьями мелькают огни. Это идут с факелами из Били-Били и Гумбу.
— Пойдём с нами, Маклай, — говорят они. — В Гумбу собрались люди с гор. Они хотят смотреть на твоё лицо и слышать твой голос.
Маклай смотрит на свой изорванные башмаки. Он так и не успел их переменить на «Изумруде».
— У меня болят ноги, — отвечает он. — Мне трудно идти по камням в Гумбу.
— Мы отнесём тебя на руках. Смотри, мы сделаем из веток носилки и отнесём тебя, как дикого кабана с охоты. Нехорошо, если люди с гор не увидят тебя теперь.
Носилки, подхваченные сильными руками, едва покачиваются на ходу. И впереди и сзади носилок идут папуасы с зажжёнными факелами. Сухие листья трещат в огне. Тени цепляются за ветви деревьев, колышутся на кустах.
— Спойте мне песню, — просит Маклай.
Как всегда, начинает Саул. Потом подхватывают остальные. Низкий голос Туя гудит, как басовая струна:
Если ты не вернёшься к нам снова, Если мы не увидим тебя, Завянут листья на наших пальмах И дожди затопят наши хижины. Если ты не вернёшься к нам снова, Тангрйн разорвёт нашу землю, Море выйдет из своих берегов И о камни разобьются пироги. Если ты не вернёшься к нам снова, В каждой хижине будут слёзы и горе, Буду плакать я, будет плакать Маш-ша, Будет плакать Туй — сильный человек.
Маклаю делается ещё грустнее от этой песни. Он опускает руку с носилок и трогает курчавые волосы Саула.
— Я вернусь! — повторяет он шёпотом. — Я же вам сказал, что вернусь!..
БИК! БИК!
Саул и Лялу по колено в воде помогали Маклаю грузить его вещи в шлюпку. Шлюпку качало. Уцепившись за корму, Туй, тоже по колено в воде, с усилием удерживал её.
— Всё! — сказал Маклай. — Можно и ехать! Он выпрыгнул на берег и крикнул Тую:
— Туй! Посмотри за лодкой! Я сейчас вернусь!. Маклай остановился посередине комнаты и огляделся по сторонам. Всё в порядке. Ящики с коллекциями, дневники, бумаги — всё это уже в' шлюпке. Ножницы, топоры, ножи, чашки и чайник остаются папуасам. Жаль, что он так мало оставляет им!
Под ногами загремела пустая жестянка из-под кофе. Маклай поднял её и улыбнулся. Ульсон, наверно, посмеялся бы над ним. Но ничего! Не всегда же делать только одни умные вещи. Ловким движением ножниц Маклай режет тонкую жесть. Какие прекрасные серьги! Это Тую! Это Лялу, это Саулу, а этот кружочек с дырочкой посередине — Маше для ожерелья. Когда он вернётся сюда, он обязательно привезёт ей красное платьице и красные башмачки. Весело даже подумать, как она будет радоваться этому.
Маклай суёт серьги в карман и закрывает за собою дверь. Он медленно сходит со ступенек и медленно идёт по тропинке. Вот и стрела на дереве! Ему так и не пришлось зарывать здесь свой дневники. А рядом, на другом дереве, толстая доска и на ней — медная пластинка с короткой надписью:
«Витязь». Сентябрь 1871
МИКЛУХО-МАКЛАЙ
«Изумруд». Декабрь 1872
Сегодня утром её прибили здесь по распоряжению капитана «Изумруда».
Волнение перехватывает горло Маклая. Пятнадцать месяцев, целых пятнадцать месяцев!
К лодке он спускается уже бегом. Папуасы смотрят на него. Они понимают, что и ему тоже невесело. Туй громко вздыхает и качает головой.
— Ничего, ничего, — говорит Маклай и, отворачиваясь от него, лезет в карман. — Вот серьги. Это тебе, Туй. И Саулу, и Лялу!
Папуасы громко щёлкают языком. Какие красивые серьги! Во всей Горенду нет таких блестящих, таких длинных серёг. Но и серьги не утешают их.
— Маклай! — тихо говорит Саул и дёргает Маклая за полу пиджака.
Но Маклай только машет рукой.
— Туй! — говорит он. — Саул! Лялу! Поедем со мной. Я покажу вам лодку и белых людей. Не бойтесь. Я буду с вами!
— Ты всё время будешь с нами?
— Всё время!
— Хорошо! Мы поедем с тобой, — говорит Туй и прыгает в лодку.
Саул и Лялу прыгают тоже. Лодка отчаливает от берега. Белая пена прибоя уже далеко за кормой. Уходит берег. Уходят зелёные чащи. Уходит домик на сваях и белые струйки дыма над хижинами Горенду.
На борту «Изумруда» папуасы ни на шаг не отстают от Маклая. Они держат его за рукава, за полы, за свободный конец пояса.
Белые люди с любопытством осматривают нежданных гостей. Перед ними ставят тарелки с угощением, но папуасы жмутся к Маклаю и ничего не едят.
Маклай ведёт их в машинное отделение, потом на палубу к пушкам.
Ни пушки, ни машины не нравятся папуасам. Их пугает жар и огонь кочегарки, они отворачиваются от неподвижных пушек, шум машин заставляет их вздрагивать всем телом. Но вот Маклай подводит их к загородке на палубе. Два маленьких бычка — живой запас провизии для «Изумруда» — лениво пережёвывают сёно.
Папуасы хватаются руками за перегородку и замирают в восторге. Они смеются, они причмокивают, они качают головами.
— Какая хорошая свинья! — кричат они. — Какие хорошие свиньи у тамо-русс! Дай нам свинью, Маклай!
Туй протягивает руку через загородку и осторожно касается чёрной слюнявой морды быка. Потом поднимает руку к рогам.
— Что это? — спрашивает он. — Это зубы? Матросы, столпившиеся вокруг папуасов, покатываются со смеху.
— Это не свинья, Туй, — терпеливо говорит Маклай. — Это бык. Скажи громко: «бык».
— Бик! Бик! — старательно повторяют папуасы. А Туй смотрит на Саула и говорит наставительно и важно:
— Когда у свиньи зубы растут на голове, её называют бик!
Маклай проводит папуасов по всему кораблю.
После быков им больше всего нравится фортепьяно.
Маклай садится на круглую табуретку и играет вальс «Дунайские волны».
Саул от удовольствия даже закрывает глаза. Потом, осмелев, опускает с размаху ладонь на белые и чёрные клавиши. Фортепьяно возмущённо ревёт. Но этот рёв нравится папуасам ещё больше, чем «Дунайские волны». За Саулом хлопает по клавишам и Ля-лу, а Туй выбирает одну отдельную клавишу и стучит по ней пальцем — десять, двадцать, тридцать, сорок раз подряд!
Маклай с трудом отрывает папуасов от инструмента и тащит их дальше. Они со смехом останавливаются перед большими зеркалами в кают-компании, трогают столы, покачивают стулья, щупают занавески. Но люди пугают их. Когда с ними пытаются заговорить, они ближе льнут к Маклаю и плотно сжимают губы.
— Ай-ай! Сколько на луне людей! — шепчет Туй. — Что мы будем делать, если они все приедут к нам на землю?
Однако пора прощаться.
Маклай провожает их до верёвочной лестницы. Папуасы по очереди обнимают его, крепко прижимаются к его щеке своей щекой.
— Когда ты вернёшься, Маклай? — спрашивает ещё раз Туй.
Маклай задумывается. Он подыскивает нужное слово и не может его найти.
— Скоро, как только смогу, — говорит он наконец. Туй понимает его. Он кивает и прыгает в лодку.
Вода тихо кружит лёгкую лодку, но папуасы всё ещё не берутся за вёсла.
В последний раз они смотрят на наклонённое к ним лицо Маклая. В последний раз они машут ему. Вёсла поднимаются вверх. Ещё минута, и пироги не станет видно. Что бы ещё сказать на прощание друзьям? Но Маклаю трудно говорить. Тёмное лицо Туя печально, как у ребёнка. Он тоже пытается что-то сказать и тоже не находит слов. Сдвинув брови, он наконец опускает весло. Брызги взлетают до самого борта корабля.
— Эме-мё! Эме-мё! — кричат Маклаю папуасы.
— Прощай, друг! — отвечает им Маклай теми же словами.
Последние возгласы тонут в пронзительном свистке парохода.
Забирая носом вправо, «Изумруд» тяжело поворачивает своё грузное тело. Хлопают по воде колёса. Вода с шумом расступается перед железной грудью клипера. И вдруг, как бы в ответ на прощальный свисток, на берегу тревожно и громко начинают бить барабаны. Барабаны бьют в Горенду, бьют в Били-Били.
«Прощай, Маклай! — говорят барабаны. — Прощай, человек с луны! Прощай, друг! Эме-мё! Эме-мё!»
Маклай снимает шляпу. Его руки крепко сжимают медные поручни, шея вытянута. Он смотрит не отрываясь на уплывающий берег, на красные паруса пирог.